В новой рубрике «Интервью недели» на сайте организации КМНСОЮЗ теперь регулярно появляются записи бесед с теми, кто возвращает в жизнь коренных народов Севера их традиции и промыслы. И мы решили знакомить своих читателей с самыми интересными из этих бесед

Вице-президент по правовым вопросам Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Сергей Сизоненко рассказал, как поднять качество жизни тундровиков и превратить оленеводство в прибыльную отрасль.

– Сергей Анатольевич, хватает ли таймырским оленеводам ресурсов для ведения оленеводства?

– Сейчас оленеемкость пастбищ левого берега Енисея начала истощаться, и оленеводы часто переходят на правый берег. С чем это связано? Многие оленеводы уже не используют старые маршруты миграции, как это было в добрый советский период. Раньше существовали карты, схемы, какая территория используется под летние пастбища, какая под зимние, пути миграции не пересекались.

Свою роль играет и тот фактор, что как только наши оленеводы уходят на летние пастбища, на освободившиеся участки начинают переходить оленеводы с Ямала, где наблюдается нехватка пастбищ. Если у нас в среднем поголовье оленя колеблется в 300-500 голов, за очень редким исключением 1000 особей, то у оленеводов Ямала в стадах уже по 5 тысяч голов, и они как раз приходят на те пастбища, которые должны отдохнуть.

Плюс ко всему оленеводы часто стараются не выходить за зону покрытия сотовой связи, кочуют вблизи торговых точек. Решить этот вопрос можно, если строить вышки глубоко в тундре и создавать отдаленные фактории, чтобы люди могли сдать продукцию, купить необходимые товары.

Дополнительная корректировка в маршруты в ближайшее время будет внесена и при строительстве трубопровода, который идет с Ямала, он также будет пересекать нашу территорию.

На правом берегу Енисея ситуация несколько лучше. На многих пастбищах оленеводство не велось десятки лет, поэтому земля там с ягелем, плодородная, поэтому оленеводам, перешедшим на другие участки, теперь надо адаптироваться к новым территориям.

– В этом году оленьи стада подвергались нападениям волков, пало несколько сотен особей. И это вскрыло существенную проблему — оказалось, что на Таймыре относительно соседней Эвенкии у оленеводов существенно меньше стимулов оформлять объемный пакет документов и получать разрешения на добычу волков. Можно ли как-то повлиять на ситуацию?

– В Эвенкии за одну шкуру убитого волка дают 35 тысяч рублей, на Таймыре — 15. Я считаю, что это несправедливый подход, если мы большой единый Красноярский край, то и государственная поддержка должна распределяться равномерно. Я ни в коем случае не говорю, что надо у Эвенкии забирать, наоборот, очень здорово, что в этом районе созданы хорошие меры стимулирования, я считаю, что необходимо такую же сумму установить и для Таймыра. К счастью, волки на людей не нападают. Но они наносят колоссальный ущерб хозяйствам, в этом году особенно сильно пострадали оленеводы Хатанги. Поэтому очень важно дать стимул охотникам, чтобы хищники не досаждали стадам. Также в этом сезоне на стада начали нападать росомахи. Например, в одном хозяйстве, где около 300 оленей, от нападения росомах пало 48 особей. Что делать с этими хищниками, ответа пока нет. Их нельзя так просто изъять из дикой природы, необходимо проработать комплексный механизм с привлечением биологов, ветеринаров.

Очень важно дать стимул охотникам, чтобы хищники не досаждали стадам.

Кстати, про ветеринаров. Таких специалистов в стойбищах практически не встретишь. Что нужно сделать, чтобы в оленеводческих хозяйствах появились ветеринары и зоотехники?

– Чаще всего ветеринарией у нас занимаются женщины, и здесь мы упираемся в одну из самых серьезных проблем нашего оленеводства. В многих хозяйствах чумработницы, в отличие от их мужей-оленеводов, не получают зарплату, и, как следствие, на них не производятся отчисления в пенсионный фонд. В годы СССР ставка чумработницы была везде, зарплату получали оба супруга. В хозяйствах проблему понимают, но зачастую не могут платить женщине даже прожиточный минимум.

Я считаю, что ставку чумработницы для таких хозяйств надо субсидировать. Сейчас мы пришли к ситуации, когда женщина в принципе не готова ехать в тундру, а тем более получать специальное образование. У нее нет стимула, ведь она может выучиться на повара и уехать в город, где будет получать больше, чем оленевод. Ставки оленеводов у нас очень скромные, если женщина решает кочевать с мужем по тундре, то супруги живут в условиях постоянной нехватки средств.

Нужно добиваться глубокой переработки оленя.

– Что же делать?

– Прежде всего, нужно добиваться глубокой переработки оленя. Сейчас у нас фактически выкупается только мясо, но оленя можно переработать до последнего вздоха, использовать шкуры, кровь, камус, кости, панты, жилы. Тогда даже если закупочные цены на мясо останутся на том же уровне, оленевод с каждой особи будет получать достойную сумму. Важно строить перерабатывающие производства на местах, а если их нет, то отправлять продукцию на экспорт. Показательная ситуация с пантами. Был период, когда эту продукцию стали закупать в Китае и Южной Корее, делать из нее лекарственные препараты. Но вот уже три года оленеводческие предприятия по всей стране не могут реализовывать свою продукцию на Восток из-за несовпадающих позиций Роспотребнадзора, Россельхознадзора и Главного таможенного управления. Рога у оленя растут каждый год, отпадают и снова растут, а реализовать их люди не могут. В России эту продукцию в основном не понимают, что очень печально, только на Алтае в туркомплексах начали создавать пантовые ванны. Второй важнейший момент — льготы. По сути, оленеводы на севере — это как крестьяне в средней полосе. Однако северные хозяйства не получают такого пакета мер поддержки, как в более южных регионах. Например, если у фермера произойдет падеж скота, он получит компенсацию. А оленевод, если погибнет стадо, останется ни с чем. Полагаю, что необходимо проработать пакет льгот, чтобы у тех, кто ведет хозяйство в суровых условиях Крайнего Севера также появились какие-то гарантии, что они не останутся у разбитого корыта.

Представьте, что будет, если люди разочаруются в оленеводстве и уйдут из тундры в поселки.

Конечно, есть субсидия на одну голову оленя. Но это — крохи. Представьте, что будет, если люди разочаруются в оленеводстве и уйдут из тундры в поселки. Тогда мы должны будем построить для них жилье, увеличить количество мест в детсадах, будем каждому завозить уголь. Это колоссальные затраты, намного проще помочь людям заниматься тем, чем они привыкли.

Кроме того, необходимо расширить список каналов по поставке оленьего мяса. Сейчас оленеводы не могут поставлять мясо в садики, школы, больницы. Более того, промышленные предприятия Таймыра закупают для своих работников говядину, свинину, мясо птицы в южных регионах, тратят огромные деньги на доставку этой продукции, хотя могли бы существенно сэкономить, приобретая мясо у оленеводов. Оленина — прекрасное диетическое мясо, деликатес высочайшего качества, среди потребителей на него огромный спрос, но по контрактной системе в нынешних условиях наладить поставки практически нереально. Должен быть создан механизм, который устранял бы этот пробел.

– Вы неоднократно подчеркивали, что оленеводство — это этносберегающая отрасль. Как это сочетается с переводом этой сферы на бизнес-рельсы и внедрением новых технологий?

– Отлично сочетается. Например, некоторые оленеводы сейчас покупают спутниковые ошейники, они дорогие, поэтому их надевают только на передовых особей, за которыми бегут остальные. Это позволяет следить за стадом. К сожалению, даже один-два ошейника могут позволить себе не все. Недавно был случай, в одном хозяйстве к стаду подошел медведь, олени убежали. Оленевод две недели собирал их по всей тундре, мы ему привозили топливо и запчасти для снегохода. Если бы у оленей были ошейники, то он управился бы за пару дней. Оленеводы хотят следить за стадами с помощью квадрокоптеров, им нужна скоростная связь. Это, я считаю, вполне нормальные запросы. Все упирается в то, что пока оленевод просто не может себе позволить все это купить. Но будущее отрасли за высокими технологиями. Гаджеты на сохранение традиций не повлияют. Язык, обычаи будут сохраняться, пока в тундре будет олень.

Будущее отрасли за высокими технологиями.

– Вы один из главных инициаторов развития этнотуризма на Таймыре. Но это очень дорогое направление. Как сделать путешествие на Таймыр доступнее?

– Как бы мы не старались, это никогда не будет совсем уж дешевым отдыхом. Главная причина — цена авиабилета. Например, из Москвы в Дудинку можно улететь за 20 тысяч рублей, это билет на одного человека в один конец.

Несколько лет назад вместе с оленеводом Павлом Яроцким мы создали этностойбище Тыяха, куда возим туристов. Это настоящее стойбище, Павел кочует с оленями. Туристов к нему привозят на лодках. Себестоимость такой поездки составляет 8 тысяч рублей на человека, причем львиную долю от этой суммы занимает цена топлива. Несложно подсчитать, что одному человеку двухдневное путешествие на Таймыр с посещением этностойбища обойдется в 55-60 тысяч рублей.

Мое мнение, нам надо объединять усилия с создателями турпродуктов из Норильска и формировать более длительные совместные туры с посещением городов Дудинки и Норильска. Можно возить путешественников на плато Путорана, или, наоборот, двигаться на север в сторону Диксона или Хатанги. Конечно, итоговая сумма тура тогда тоже подрастет, но себестоимость одного дня путешествия окажется меньше.

Здесь можно путешествовать неделями, и каждый день видеть что-то новое, главное это путешествие организовать.

Я всегда говорю, что Таймыр — это не край земли, а ее начало. Здесь можно путешествовать неделями, и каждый день видеть что-то новое, главное это путешествие организовать.

Также моя цель сделать этнотуризм доступным и для самих таймырцев. Многие жители Дудинки никогда в жизни не ночевали в чуме. В этом году в порядке эксперимента мы поставили несколько чумов недалеко от города, чтобы можно было приехать на машине. Люди к нам поехали, стало понятно: интерес есть. Сейчас подбираем участок для работы этностойбища на постоянной основе. Идея в том, чтобы любой человек мог приехать туда, переночевать в балке, отведать местную кухню, оздоровиться в фитобочке. Полагаю, что такой отдых можно сделать доступным, чтобы каждая семья могла позволить себе небольшое путешествие к традициям раз в две недели-месяц.

– Сергей Анатольевич, а в вашей семье удалось сохранить традиции своего народа?

– У меня дед был оленеводом, он водил стада близ Хатанги, потом его раскулачили, оленей забрали. С тех пор моя семья жила в городах и поселках. Но меня к оленеводству тянуло всегда, наверное это гены. Последние десять лет я плотно занимаюсь вопросами оленеводства, в тундре бываю регулярно, для меня это родная стихия.

Моя дочь также в тундру ездила много раз, она знает традиции, культуру, но она все-таки городской человек.

Сейчас у оленеводов есть выбор, оставаться в тундре или ехать в поселки. Те, кто выбирают первый вариант, вызывают у меня огромное восхищение. Я называю оленеводов «хранителями Арктики».

Я называю оленеводов «хранителями Арктики».

– Ряд ваших инициатив касаются поселковой жизни на Крайнем Севере. В частности, некоторое время назад вы предложили в селах, куда приезжают врачи по программе «Земский доктор», возводить одновременно с ФАПами жилье для медработников и повысить для арктических регионов стимулирующую выплату для врачей до двух миллионов рублей. Как вы считаете, это поможет привлечь врачей на Таймыр?

– Программа «Земский доктор» хороша, но она работает в основном для средней полосы. И молодые специалисты лучше поедут на юг, в более комфортные климатические условия, чем на север. Поэтому в наших широтах необходимо вводить дополнительные стимулы. Строительство жилья также необходимо, зачастую в поселках просто нет пригодных помещений для размещения специалистов. В идеале для регионов Крайнего Севера должна появиться программа «Арктический доктор», которая объединяла бы в себе все преференции для приезжающих врачей. При этом очень важно оказывать поддержку не только тем, кто едет, но и тем врачам, кто продолжают работать на селе, ведь сейчас поселки столкнулись с тем, что специалистов с высшим образованием начинают переманивать. Если врачам предлагают работу в частных городских клиниках, то, например, педагогов или работников поселковых администраций переманивают на промышленные предприятия.

– Кстати, недавно вы предлагали ввести квотирование рабочих мест для местного населения на добывающих предприятиях Таймыра. Не приведет ли это к тому, что поселки совсем опустеют, а таймырцы станут отказываться от оленеводства и других традиционных занятий в пользу «длинного рубля»?

– С работой местного населения на промышленных предприятиях Таймыра ситуация следующая. Предприятия охотно забирают специалистов с высшим образованием и огромным опытом работы, фактически они вербуют лучшие кадры, которые очень нужны на селе. С другой стороны, на рядовые позиции, не требующие квалификации, компании массово нанимают вахтовиков. Например, одно предприятие, которое работает у нас на Таймыре уже 10 лет, за этот срок трудоустроило на линейные должности всего восемь местных жителей. Поэтому я и предлагаю ввести квотирование. Все предприятия формируют более ли менее долгосрочные планы, в том числе и касающиеся кадров, и очень хотелось бы, чтобы компании озвучивали, сколько сварщиков, водителей или бурильщиков им потребуется в ближайшие годы. Получив эту информацию, наши учебные заведения смогут подготовить в срок нужное количество специалистов.

Чтобы жизнь на Севере была комфортнее, нужно повышать уровень жизни граждан везде: на стойбищах, в городах, в поселках.

Эта схема будет удобна всем, компании получат кадры, молодежь — перспективную работу, уверенность в завтрашнем дне.

Если квотирование введут, то на оленеводстве оно никак не отразится, водить стада по тундре – это не столько работа, сколько образ жизни. Оленевод — вольный человек, он никогда не пойдет на предприятие просто в силу склада характера. Поэтому если будут квоты, то зарабатывать смогут жители поселков. Если мы введем глубокую переработку оленины, будут зарабатывать оленеводы. Чтобы жизнь на Севере была комфортнее, нужно повышать уровень жизни граждан везде: на стойбищах, в городах, в поселках.

Использован текст «КМНСОЮЗ-NEWS»

Добавить комментарий

Translate » Перевод