Почему оленеводство, которым испокон веков занимался коренной малочисленный народ эвенков, исчезает?
Корреспонденты «Амурской правды» побывали в тайге вместе с лидером региональной организации КМНС Еленой Колесовой.
«Без поддержки оленеводство не выживет. А ведь это наш образ жизни. Молодежь уже не знает, что такое тайга и не знает эвенкийского языка. Так не должно быть», — говорит Елена Колесова, голыми руками разделывая щуку прямо у палатки в якутских лесах. В прошлом она — глава села Бомнак и оленеводческой общины «Юктэ», и в свои 60 с хвостиком не останавливается ни на минуту: на маленькой женщине лежат заботы об общине, которая выжила благодаря ее неуемной энергии. Не дают спать ночами переживания о родном селе, о молодежи, которая забывает традиции предков.
Судьба таежная
«Я года три назад сильно заболела, боялась умереть. Сделала главой общины сына Диму. И вот, живу пока. Страшно мужиков оставлять как слепых котят», — признается Елена Колесова – внучка знаменитого Улукиткана, друга писателя и исследователя Григория Федосеева.
Маленькая женщина ни минуты не сидит на месте – с раннего детства она привыкла трудиться и совсем не умеет отдыхать. Даже коронавирус не сумел надолго уложить в постель представительницу коренного малочисленного народа. Мы нагрянули к Елене Григорьевне накануне ее дня рождения и, сами того не зная, преподнесли ей ценный подарок: свозили в тайгу.
«Мне пришлось стать сильной. Мужчина главный в тайге, но весь быт – на женщине», — говорит Елена Колесова.
— Семья у нас была большая – десять детей. А потом нас забрали от родителей из тайги в интернат, — рассказывает по пути Елена Григорьевна. — Я родилась в 1958 году, мы, наверное, были последние дети, кто так жил. В 7 лет меня привезли в Бомнак из тайги. Мы по-русски не знали ни слова. Нас на лето в детсад сдали, чтобы перед школой выучили русский язык, и мы за одно лето его выучили в совершенстве. А на родном языке говорить запрещали – мы переговаривались шепотом. В интернате по 8 человек в комнате жили. Не дай бог такого никому! Я плакала ночами, а потом сбежала. Меня вернули и простынями стали к кровати привязывать. Во втором классе я совсем взбунтовалась. Сказала воспитателю – ничего со мной не сделаете! Буду жить дома, — вспоминает Елена Григорьевна.
Упрямую девчонку оставили в покое. И она стала уходить домой, хотя братья и сестры жили в интернате.
— Собрали педсовет и разрешили мне жить одной дома. Родители-то в тайге. После ужина мне разрешали помыть посуду и давали банку повидла, вот утром я с ним чай пила. Зимой тяжело: дров не было, я их ночами воровала. Тут была Дамбукинская экспедиция, у них дров много было, вот там и воровала. А потом у соседей. Соседка пришла и говорит: «Ты зачем дома дрова колешь? Весь порог исколотый». А я говорю – а как на улице колоть, если я дрова эти ворую? Думаю, что соседка в школу обратилась: меня к директору сводили, а потом привезли дров. Тогда, видимо, люди хорошие были, — рассуждает Елена Колесова.
Муж увез в тайгу
Судьбоносной для себя считает Елена Григорьевна встречу с мужем. Таежник Виктор был сыном соседки, которой девятиклассница Лена бегала помогать по хозяйству. Однажды в марте в дом вернулся лохматый охотник в ватных штанах – он был старше на десять лет. Тогда первый раз они увидели друг друга. Через год он снова пришел на «побывку» — и женился на 17-летней девчонке. Вместе с супругом юная эвенкийка уехала в тайгу.
— Мы прожили в тайге пять лет. Я родила сына, а через год — второго. Так муж меня через три дня из роддома забирал с малышом – в тайгу. Тяжело было. Как с малыми детьми управляться — ни он, ни я не знали. Но как-то мы справились, — вспоминает Елена Колесова молодость, и ее лицо светлеет. — Вещей тогда детских не было. Я шила из рубашек мужа штанишки детям. Тогда всему научилась.
Самых преданных читателей «Амурской правды» мы встретили в тайге. Елена Колесова и оленеводы в ее общине читают запоем – приезжая по делам в Благовещенск, Елена Григорьевна скупает всю периодику. «Меня во всех киосках знают. Фонарик на лоб надела — и читаю даже ночью», — хохочет она. Для таежников мы передали ей номера АП.
Как настоящий эвенк, супруг был немногословен – говорил только по делу. Но для юной Лены он стал настоящим учителем.
— У него была очень мудрая мать, называла меня на «вы». Она была домохозяйка, а муж у нее был директором колхоза – Дмитрий Афанасьевич Колесов. Она очень хорошо детей своих воспитала. Женщины должны сидеть дома – детей воспитывать. Им нужно много дать. А сейчас иначе — работать надо, кормить-то как? В их семье, Колесовых, была внутренняя культура, они никогда не повышали голос, не ругались, всегда поступали правильно. Для меня это так дико было. У нас в семье было десять детей – мы очень бедные были. Я на мужа смотрела и многому от него училась. Он в основном молчал. Если рот откроет – только нужное скажет. С ним было очень надежно. Муж всё умел – и женскую, и мужскую работу. Самое удивительное — нет людей таких больше. Сколько я езжу по всему миру – не встречала, — признается Елена Колесова.
Школа жизни
Елена Колесова прошла школу жизни в тайге — и картинки о покойном муже и прежней жизни остались яркими. Ее рассказы кажутся невероятными — они достойны книги.
— Продукты часто заканчивались в то время – может, мало их было, или денег не было. И мы частенько голодали. Мне запомнился такой эпизод. Передвигались с оленями и несколько дней не ели. Одному сыну годик был, второму — два. И муж рябчика застрелил. Мы тут же костер развели и его зажарили — так сильно есть хотелось. Муж ляжечки раздал детям, себе шейку взял, а мне — мякоть мяса. Я смотрю на него, думаю: «Дурак, что ли». Отломала мяса и детям дала. Как он схватил у них из рук! Дети заплакали. Он сыновьям сказал: «Если мама помрет, мы все помрем. Надо, чтобы мама кушала». Первый раз мы поругались тогда. Я так зла была на него, не разговаривала с ним несколько дней. А он был прав… Это был первый жизненный урок для моих детей. С тех пор, что появится у нас – они в первую очередь несут мне. Он всегда говорил: бери! И сейчас сын мой такой же. Знает, что я очень рыбу люблю. «Представляешь, одну рыбку поймал, и то тебе спрятал», — мужики смеются. Я сына ругаю, говорю: в Бомнаке не голодаю же! «Ну а что я тебе в подарок привезу?» — отвечает. В тайге голодают иногда, а всё равно мне вкусное спрячет. Так отец воспитал. Он очень доходчиво их воспитывал.
Самым страшным, пожалуй, стало воспоминание о том, как маленький сын потерялся в тайге. До сих пор в голосе женщины звенит ужас.
— Славе тогда было 2,5 годика. Муж меня оставлял днем, сам на охоту уходил. Я по хозяйству с двумя детьми: стираю, варю. Муж для сына дерево повалил, на него седло положил, и вот сын как будто на коне скачет с ружьем деревянным. А младший, Димка, в люльке. Я обед сварила – нет сына. Искала, с люлькой пошла в лес и не нашла, еле мужа дождалась, а он ночью пришел. Я криком кричу… Муж с собакой ушел Славу искать, вернулся под утро… с сыном. Слава ушел очень далеко. Река ему путь преградила, попытался перейти, сапог потерял. Весь опухший от укусов комаров, плакал, сел под дерево и уснул. Вот муж с собакой его нашел. Я плакала, грозилась в деревню уехать… А он не пускал. Недалеко подойдем к селу, он утром собирается – на охоту, говорит. А сам бегом в поселок, продукты взял и назад! Чтобы не везти меня в деревню. «Нечего тебе там делать», — говорит. Ох, я ревела… А оказывается, это было самое счастливое время для меня.
Олени пошли в совхозы
Как говорит Елена Григорьевна, спустя некоторое время вырвалась она из тайги и пошла учиться заочно на зоотехника. В то время в Бомнаке было большое хозяйство – местный совхоз занимался разведением пушного зверя, а также держал многотысячное стадо оленей. Кроме взрослых, на все лето в тайгу приезжали и школьники – помогали охотоведам, учились езде на оленях, рыбачили и охотились.
Оленеводство – заранее убыточная отрасль, и за последние годы поголовье оленей сократилось. Официально в Бомнаке действуют всего две общины.
— Я всю жизнь проработала зоотехником. Меня отправляли в начале лета в тайгу, и по осени я возвращалась. Делала инвентаризацию на стадах: 7 тысяч оленей тогда держали, все мои братья и дядьки работали в совхозе. В совхозе еще держали норок и даже лис. Я успевала и коров вручную доить. Как хватало времени на всё? В 5 утра на ферму уходила, составляла рационы животных. Лис кормили минтаем, вагонами эта рыба приезжала сюда. А еще давали крупы, собирали крапиву и лебеду. А во время гона лисам нужен был коньяк, — рассказывает Елена Колесова.
Вместе с развалом Советского Союза рухнул и привычный мир. Те годы Елена Григорьевна вспоминает с ужасом.
— Матка у оленей всегда приносит по одному теленку, так вот бабушки рассказывали, что перед началом этого начали рожать по два – это очень плохая примета. 90-е годы — это было страшное время для поселка. За короткие пять лет у меня 22 человека по мужской линии в роду умерли. Это все были пастухи и оленеводы. Земля тогда словно из-под ног ушла… Меня вызвали в Благовещенск и сказали: ты же патриотка, вот и бери совхоз с 10 миллионами долгов. Что делать? Взяла. И мы выжили и сохранили оленей, — рассказывает маленькая женщина с недюжинным характером.
Табор на границе с Якутией
Родители Елены Колесовой жили как кочевники, с появлением же советских хозяйств эвенки начали вести более оседлый образ жизни. Оленеводы получали хоть небольшую, но стабильную зарплату. После развала СССР остатки традиционного образа жизни оказались под угрозой полного исчезновения. Поголовье оленей сократилось в несколько раз.
— Раньше стада оленей были очень большие: до 2 тысяч голов доходило одно, а их было четыре. Когда развалился совхоз, перестали доставлять продовольствие – оленеводов бросили на произвол судьбы, — делится подробностями Ростислав Колесов, племянник Елены Григорьевны. — Кто-то забрал своих рабочих оленей – это обученные животные, на которых кочуют и возят вещи. А необученные олени просто разбежались и перемешались с дикими – согжоями. Браконьеры так и истребили их, домашний олень же не боится человека. Так и получилось, что оленеводы просто стали охотиться каждый для себя. А сейчас здесь сделали земли свободного пользования, любой может охотиться — купить лицензию и всё. И таким охотникам всё равно, какого оленя застрелить —домашнего или дикого. Бумажку показали — значит, всё можно.
Как признаются оленеводы, сейчас им приходится просто выживать. Само по себе оленеводство не приносит заработка.
«В тайге чувствуешь благодать – здесь нет суеты, жизнь течет размеренно, здесь ты по-настоящему счастлив».
— Не каждый человек сможет месяцами в тайге жить, это очень тяжело. Нужна поддержка отрасли, потому что она сама заранее убыточная. Оленеводство — это быт человека. А чтобы им заниматься, нужно как-то еще зарабатывать — например, заниматься законно золотодобычей, чтобы был доход. Раз в год получаем субсидии, и их очень ждем – на них можно купить продукты. А нужны же и ветеринарные препараты, палатки, спецодежда, спальники, печки, кастрюли, ведра… На Ямале, например, крупнейшие предприятия очень поддерживают оленеводство.
Как вспоминают местные жители, раньше промышленники, которые работали здесь, поддерживали Бомнак. Золотодобывающее предприятие не скупилось на хорошие подарки оленеводам и охотникам на праздник, отсыпало дороги. Крупное предприятие, которое занималось пушниной, тоже участвовало в жизни села. Но сейчас ситуация другая. За последние несколько лет в местных лесах сменилось несколько компаний, которые занимаются лесозаготовкой, — по словам северян, в тайге в прямом смысле слова не осталось леса. Часть местной дороги, которую зовут Емельяновской, летом превращается в сплошное месиво – и выбраться из Бомнака почти нереально. Сейчас даже традиционный День оленевода в поселке проходит без оленей – многие школьники этих животных не видели ни разу. Хотя раньше оленей привозили — на машинах, всегда находились спонсоры, которые оплачивали топливо.
Несколько лет назад общине «Юктэ» пришлось уйти со своих земель — по словам Елены Колесовой, после того как им не продлили аренду земель, начались бесконечные суды. Они разрушили планы на развитие туризма, которые она вынашивала два десятка лет. Стадо оленей несколько лет кочевало из Амурской области в Якутию. Чтобы хоть как-то устоять на ногах, приняли решение войти в созданный в Зейском районе в конце 2019 года Токинско-Становой национальный парк. Сейчас в поголовье общины есть 17 оленей парка, за которыми следят оленеводы. Парк также дал трудоустройство нескольким из пастухов.
Нужны чумработницы и волчатники
«Серега!» — тихим ласковым голосом окликает оленя Дмитрий Колесов, и молодой олень с новыми мохнатыми пантами радостно поднимает голову. Младший сын Елены Григорьевны бывает в поселке редко. Как его отец когда-то, он не переносит шума города и чувствует себя на своем месте только в тайге. Его утро начинается с растопки дымокуров, на которые собираются олени – зимой он подкармливает их солью и кормами.
— Оленеводство вымирает, — грустно констатирует Дмитрий. — Многие бросили – еще пять лет назад было гораздо больше оленей. Просто пересели на бураны и охотятся. А без оленя это не то. И мы пытаемся сохранить наш традиционный образ жизни.
В тайге расплодились волкособы
Одна из проблем, решить которую никак не удается оленеводам, – расплодившиеся в тайге волки. Они наносят стадам огромный ущерб. Чтобы обмануть зверя, оленеводы испробовали разные хитрости: обливали оленей соляркой, чтобы запах отпугнул серого хищника, шли в ход и дешевые духи. Вешали на оленей красные тряпки – способ, которым пользовались еще их предки. Но хитрого зверя провести уже не выходит.
— Раньше волка добывали, а сейчас лицензию не просто получить. Волчатникам у нас вообще трудно работать – здесь же сопки. Волка не догнать, не найти. В советское время использовали яд, потом его запретили. Я был в этом году в Ханты-Мансийске на съезде оленеводов мира, там рассказывали, что в регионах получают за одного волка 100 тысяч рублей. И конкуренция есть. У нас еще такая проблема — когда строили дорогу Улак-Эльга, здесь было очень много строительных баз. И собаки, которые жили у строителей, «перекрестились» с волками – это уже волкособы. Они не боятся человека, могут в палатку зайти, даже выстрела не боятся, — поясняет Дмитрий Колесов.
Частенько встречаются таежники с хозяином тайги – медведем. Прошлым летом из-за пожаров в Якутии косолапые наведывались прямо в палатки к оленеводам, к счастью, обошлось без жертв. Отношение эвенков к этому зверю особо почтительное: в их языке есть отдельное слово, обозначающее добычу этого хищника. Слово невозможно точно перевести на русский. Если встреча с медведем закончилась его смертью, нужно соблюсти целый ряд правил: тушу разделывают по всем традициям, а кости собирают и определенным образом выкладывают на пне.
Требуется служба знакомств для эвенков
Не хватает оленеводам женщин – быт в тайге держится на них, пока мужчины занимаются оленями, охотятся и рыбачат.
Еще одна большая беда для таежников – кадровый голод. Прежде всего не хватает в тайге женщин. Проблема настолько глобальная, что над ее решением думают в Москве – предлагается ввести ставки чумработниц, которые будут получать выплаты из федерального бюджета.
— Молодежь сейчас рвется в город, а не в тайгу. А я не могу там – в город ездил, чуть с ума не сошел от шума и народа. Мне кажется, в городе тяжелее прожить. Я родился в тайге — как я могу ее не любить? – скромно улыбается таежник. – А олени – они же как семья. Олень тебя поит, кормит, возит, мы с ним охотимся – как ему не ответить благодарностью?
Из-за сложностей таежного образа жизни многие оленеводы не могут найти свою вторую половинку – на съезде Ассоциации коренных малочисленных народов в Москве Елена Колесова даже предлагала сделать службу знакомств для КМНС. Но проблема остается актуальной: женщины не хотят ехать в тайгу вслед за мужчинами.
Чтобы сохранить
Здесь же, у палатки в якутской тайге, помогает бабушке хлопотать с рыбой внук Елены Григорьевны – Витя. Двухметровый 22-летний парень — сын ее старшего сына и русской жены.
22-летний внук Елены Колесовой Виктор выучился на парикмахера и, кроме оленеводства, стрижет в тайге охотников.
Названный именем супруга Елены Григорьевны он удивительно схож лицом с ее сыном. Быть может, отчасти поэтому с внуком у нее особая любовь – с двух лет она «таскала» мальчишку в тайгу. Сейчас Витя выучился на парикмахера и вернулся в общину – стрижет пастухов в тайге и работает оленеводом. И про тайгу он говорит с такой же любовью.
— Раньше я его по тайге таскала, а теперь он меня – посадит на оленя, снимет с оленя, то через реку перенесет, — улыбается Елена Колесова.
Хоть и ворчит она на современную молодежь, видно, что своих воспитывает от всей души – в традициях своего народа. Через ее руки прошел десяток детей рода, и всех она сызмальства брала в тайгу. В лесу говорят только на эвенкийском, а когда Елена Григорьевна затягивает песню на родном языке, начинает щемить сердце.
— Песня эта для молодых: она про то, чтобы они любили свою Родину, тайгу, свой язык. Если жив твой язык, тогда жив твой народ. Нужно беречь свою землю, потому что нет ничего роднее Родины, — переводит Елена Григорьевна для нас.
Она до сих пор своими руками шьет унты, одежду из меха и оленьих шкур – выделывает их по традициям предков. Научилась шить палатки для таежников и неожиданно стала получать заказы на них со всей страны. Готовит национальные блюда, любит гостей, а главная награда для нее – побывать в родной тайге. Семилетний племянник Тема в этом году сам попросил у нее национальный наряд на День оленевода – и ее глаза светятся счастьем от этого. «Значит, всё не зря! Не зря я шью ночами, не зря говорю на эвенкийском и не отказываюсь от оленеводства. Это то, что мы должны сохранить», — говорит маленькая сильная женщина.