Выставка «Таинственная Сибирь» открылась в Третьяковской галерее 20 ноября
Среди работ ведущих мастеров живописи и скульптуры на выставке представлены работы долганских художников Юлии и Евгения Поротовых.
Смотреть видео на личной страничке художников
Одно из самых свежих интервью с художниками было опубликовано на страницах интернет-портала Якутского государственного музея. Художники подробно ответили на вопросы о своей работе. Вот полный текст:
А Вы часто бываете на Таймыре?
Юля: К сожалению, не часто. Поскольку мы свободные художники, для нас реализовать дальние поездки всегда сложно с финансовой стороны. Поэтому мы ездим на Таймыр с выставками.
Евгений: В последний раз на Таймыре мы были в 2015 году, а на своей родине, в Сындасско, я не был с 2003 года. Я жил в поселке Кресты, Хатанге. Учился в Норильске, затем в Красноярске, где я и остался потом жить.
Когда Вы начали творить?
Евгений: Мы с Юлей, как выяснилось потом, всегда были художниками. Мы рисовали в школе, в институте. Расписывали школу, делали альбомы, участвовали в детских выставках. Я всегда рисовал, с начальной школы.
Юля: Мы познакомились и сразу стали работать вместе. Для одной выставки нам нужно было совместить творческие биографии. Оказалось, мы в одно и то же время начали профессионально выставляться. Просто в разных местах. Женя на Таймыре, я на Алтае.
Получается, вы параллельно друг другу развивались в схожих направлениях в разных местах.
Юля: Да, было удивительно это выяснить впоследствии.
Как у Вас возникла идея работать вместе?
Евгений: Когда два человека живут вместе – это естественный процесс. Все становится совместным, общим, и жизнь, и мысли.
Юля: Художник – это образ жизни. Музыканты, например, играют джаз не на публику, а для себя. Они получают от этого удовольствие, для них это способ общения.При этом общение происходит без слов. Мы доверяем, чувствуем друг друга, поэтому нам легко рисовать и творить вместе. Поскольку я училась на живописи, мне легко создавать фон картины, задавать колорит. А Женя учился на графика, поэтому он любит рисовать детали и подробности. Это все соединилось и нам стало легко и быстро делать большие, сложные работы. Когда работаешь в четыре руки, работа дается легче и быстрее. У каждого свой кусок работы, который он больше любит. И мы друг другу оставляем вкусное. Когда смотрим, что получается, мы вдвоем обсуждаем, нужно ли это закончить, или так оставить, и вообще как с этим быть.
На выставке представлены сразу несколько серий, всегда ли Ваши работы подразумевают серийность?
Евгений: Визуальное искусство – оно молчаливое, всего сказать в одной картине невозможно. Когда приходит какая-то интересная мысль, она приходит не одна, их много. Они в очередь становятся все. В одной картине выложить все не получается, поэтому приходится разделять на следующую картину. Так рождаются серии. Графики часто делают работы именно сериями, есть определенная заточенность на иллюстрации, чтобы было сделано в одном духе и стиле.
Чем вы вдохновлялись при работе над представленной собирательной выставкой?
Юля: Мы выбирали для нее именно те серии, которые связаны с долганской культурой.
В визуальном языке ваших работ сквозит интерес к использованию разных техник.
Евгений: На выставке у разных серий разные стили, зачастую сама суть темы подсказывает нам, какой нужно подобрать язык исполнения. Когда приходит тема, например, про лесных обитателей, хочется выбрать более реалистический стиль. Если рисовать в декоративном стиле, это будет не про то.
Юля: Например, серия «Легенды» основана на народных сказках, для нее мы выбрали язык, близкий по стилистике к русским лубочным картинкам. Все эти картины посвящены реально жившим людям, их историям, памяти народа. Что касается серии с животными, то она поразила саамов на выставке в Норвегии (прим. первая персональная выставка Юли и Евгении Поротовых была в Центре саамского искусства, Фестиваль «Ридду Ридду», Норвегия). Саамы увидели в наших картинах, что эти животные не имеют злого и доброго начала. То есть северные народы и культуры, несмотря на географическую отдаленность друг от друга, разделяют похожее восприятие окружающего мира. Когда мы им начинаем рассказывать, они говорят: «Да-да, мы понимаем, о чем вы».
Видите ли Вы созвучные мотивы в других северных культурах?
Евгений: Естественно. Все начинается с того, что климат у нас похожий. Климат влияет похожим образом на людей, где бы они ни жили. Рождает соответствующую реакцию человека. Северные люди приспосабливаются к суровым условиям жизни. В этом им помогает тотемное животное многих северных народов – северный олень. Он есть и у саамов, и у чукчей, он по всему побережью Северного Ледовитого океана. Для всех он и транспорт, и питание, и одежда.
Юля: После поездки в Якутию, мы поехали в Хакасию и были поражены. Мы почувствовали, что у них происходило то же самое, что мы видели в Якутии.
Какие специфические моменты вам показались схожими?
Евгений: Мы были в абаканском краеведческом музее, там полно доказательств того, что Саха когда-то жили и там. Потому что и в одеждах, и в элементах быта, сохранились общие черты. Есть абсолютно идентичные вещи. Юля из Алтая, в музеях там тоже стоят похожие экспонаты. В разговоре с горно-алтайцами мы слышали, что их язык похож на наш. Например, у нас шаман означает «ойун», а у них «ойын».
Что наглядно может иллюстрировать эту повсеместную общность?
Евгений: Если взять орнаменты в якутском и долганском костюмах, то там тоже можно выявить много общего. Те же пояса, тот же бисер или шелк. Люди перепродавали друг другу эти товары, которые затем перегружались на олени и продолжали путь. Затем их обменивали за пушнину местному народу. Так и сложился современный внешний облик нашего народного костюма.
Юля: Во время путешествий по Сибири мы чувствуем, что собираем по кусокам мозаику одного целого, одной большой азиатской культуры.
Центральные темы Ваших произведений – бесконечная тундра, коллективная память, культурная идентичность, пространство Севера, жизнь и повседневный быт народов, его населяющих. Когда вы начали углубляться в осмысление этих концептов?
Евгений: Это происходило не сразу, а постепенно. Еще в детстве понял, что есть вещи, которые можно понять только с возрастом – я с этим смирился. Есть какие-то вещи, которые я сейчас понять не могу. В таких случаях говорю себе: «Значит я пойму это через год». В итоге так и получается. Некоторые вещи мы в этом году не понимаем, не настало время, не пришел возраст, но зато поймем потом, в дальнейшем.
Юля: Важно сказать, что большую роль сыграла Женина мама. Она, понимая все это, подарила нам долганские костюмы. Хотя в тот момент мы были далеки от всего этого. Мы увлеклись компьютерной графикой, рисовали компьютерные игры, почему – непонятно. Видимо, это был период обучения и поисков. В это время от матери Жени мы узнавали сказки, легенды. Она всегда привозила с собой долганские книги, литературу. Почти перед самой смертью отдала нам все свои рукописи и сказала: «Я хочу, чтобы это было у вас».
Сохранение культурного наследия – это важно, особенно в усиливающихся процессах глобализации, когда все стремится к унифицированности.
Юля: Да, мы почувствовали себя людьми, которые за это отвечают. Мы понимаем, что кроме нас это никто не сделает.
Евгений: Понимание таких вещей приходит не просто так. Рано или поздно, любой человек задает себе очень важный вопрос «Кто я?». Если я отвечаю на этот вопрос, что я долган, возникает следующий вопрос «Какой я долган?». Эти вопросы такие сложные, но как только человек задает себе этот вопрос, он начинает искать ответ. А найти ответ очень сложно. Вся наша жизнь, все наши передвижения – это есть попытка найти какие-то важные для себя ответы.
Юля: Ну и как часто с нами со всеми бывает, мы начинаем ценить что-то, только когда начинаем это терять. С уходом мамы, мы почувствовали, что начинаем терять что-то очень важное. Видимо это был этап взросления. Нам хотелось больше говорить на эти темы.
В Ваших работах прочитывается уважение к месту и к ее обитателям. Хотелось бы спросить, что является символом души человека в долганской культуре?
Евгений: Есть такой символ у долган, он называется – кут. Птица. Птица как символ души человека присутствует практически во всех культурах. Считается, что какой человек был, такова и его тотемная птица: ворон, орел. Допустим у нганасан, символ человека – медведь. У долган медведя тоже почитают как человека. Есть долганское слово «Эбэкэ», но долганы не произносят это слово, они говорят «Эhэ» – дедушка. Может быть это пошло от другого рода, что почитают медведя, а в другом роду, может, больше уважали птиц.
Юля: Когда человек в первый раз ночует на новом месте, к нему в сон приходит знакомиться дедушка. Хозяин в образе медведя. У долган такое бывает во сне. Приезжаешь на новое место, особенно если ты нев городе, а ближе к природе – в тундре, в лесу или на даче, то может придти хозяин и посмотреть на тебя. От того, как он к тебе относился, судьба будет либо хорошая либо не очень. Это нам мама рассказывала.
Сталкивались ли вы с трудностями касательно переплетений культур?
Юля: Когда побываешь на языческом празднике и приезжаешь обратно в привычную среду – это сложно в душе совмещается. Мы крещеные и православные, дважды делали иллюстрации к Евангелию. Стоит отметить, что долганы – первый коренной народ, который крестился в православие. Поэтому, конечно, эта связь чувствуется. В Якутске мы были в кафе в историческом центре, и нас потрясло объявление, стоящее на камельке, на нем крупными буквами написано: «Камелек искусственный, алгыс не совершать, очаг не кормить». Такое можно увидеть только в Якутии. Для нас это было открытие менталитета, для вас это образ жизни, естественное поведение в своей среде.
Хотелось бы узнать больше о панно «Хяли», «Балык», «Таба», «К?нь» – они выглядят как объекты на одеяниях шамана. С чего началась эта работа и почему Вы остановились на данном материале?
Юля: Эта серия называется «Ровдуга», она самая архаичная по содержанию из всех серий. Сначала она была сделана красками на холсте. После нам стало казаться, что чего-то не хватает, какого-то материала. Эта серия – результат четырехлетних экспериментов. В ней мы постарались воплотить древние, дохристианские представления долган об окружающем мире. Эти четыре работы для нас представляют четыре стихии: олень – ветер, солнце – огонь, рыба – вода, хяли – земля.
Евгений: Использовали металл, чеканку. Мы подобрали старый, обожженный металл, поржавевший, чтобы он был такой настоящий, поживший. Фон, на котором они закреплены – это войлок ручной работы. Мы хотели это воплотить в таком виде, изначально древнем, из каких-то древних времен. Мы их вытащили из себя, из своих древних корней.
Эти работы действуют почти гипнотически, кажется. В них присутствует амбивалентность: это простые, но вместе с тем сложные формы.
Юля: Мы эту серию продолжили. Сделали длинные панно с лодочниками, «День и ночь» – история об архаичном представлении долган. Конечно, в одном панно невозможно передать всю космологию долган. Да это и не нужно. Нужно чтобы он
В одной из серий, представленной на выставке, Вы затронули тему долганских преданий. К каким фольклорным образам Вы отсылаете?
Юля: Это все из книги «Фольклор долган хатангской тундры». Это последняя книга, над которой работала мама Жени, а мы делали иллюстрации к этой книге. Она всю жизнь собирала фольклорный материал на Таймыре. В общей сложности мы сделали 26 иллюстраций, на данной выставке представлены 11 из них. Эта книга есть в Историческом зале Национальной библиотеки РС (Я).
Как исполняются долганские сказки?
Евгений: «Ырыалаах олонхо» – это эпос. На самом деле сказка поется, а не говорится. Даже рассказчики ее пропевают наподобие тойука, долго-долго. Не каждый мог рассказывать, это же надо было талант иметь. В поселках были люди, у которых это хорошо удавалось. Мой дед, который с белым медведем дрался, он был очень жизнелюбивый. По воспоминаниям моего отца, у него дом всегда было полно молодежи, все приходили к моему дедушке послушать его шутки. Такие люди кочевали от стойбища к стойбищу и пересказывали новости. Когда кончались новости, люди дальше требовали чего-нибудь интересного. Тогда они и начинали импровизировать, т.е. рассказывать то, что видели по пути к ним. Их называли «Ырыалаах олонхо». Одну сказку могли рассказывать целый месяц, особенно по вечерам, когда народ собирался после работы. Детей всех выгоняли спать, взрослые собирались в отдельном чуме и слушали ночами напролет.
Какие мотивы наиболее характерны для долганских сказок?
Евгений: Мотивы борьбы добра и зла. В основном это страшные истории – местные северные фэнтези.
Юля: У долган очень распространен мотив сироты: муж-сирота, старуха-сирота, одинокий муж-сирота, богатырь-сирота и т.п. Много сирот в долганских сказках. Также в их фольклоре имеются чисто русские персонажи и герои. Например, сказка «Балдахаан» это интерпретация русской сказки Пушкина «О попе и работнике его Балде», но с национальными особенностями – с животными, с колоритом.
Евгений: Правда суть немного поменяли, это, кстати, интересный момент: понятие добродетели в русских и северных сказках совершенно разные. Допустим, герой русских сказок – он благородный, кого-нибудь спасает, у него православные ценности, а в северных сказках – наоборот, герой другой, он не тот, кто сделал добро, а тот, кто был хитрее и сильнее всех. Он убил того и этого, всех убил, значит молодец.
Юля: Это тоже важнейшая ценность народа – способность выживать. Добродетель для северных сказок это человек, который может выжить в любой ситуации. Долганские сказки довольно кровавые. Когда мы читали все это, нам было интересно это все переварить.
На основе слияний прошлого и настоящего, преобладающего и индигенного, можно придти к новому прочтению.
Евгений: Именно.
Юля: Надо сказать, для культур северных народов не характерно изобразительное искусство в том понимании, которым мы занимаемся. Это не характерно для национального искусства. Когда мы начали это делать, это вызвало большой резонанс. Здесь в Красноярске нас стали называть зачинателями направления «неоархаика». Почему? Потому что в северных культурах хватает фантазии, чтобы на совершенно маленьком, на кости вырезанном объекте, рассказать всю историю. А в русской и европейской культурах необходимо визуальное восприятие. Им нужна целая картина, большое полотно, чтобы задать себе вопрос «Что произошло?». И когда мы начали разворачивать европейский, русский формат, это вызвало большой интерес – это помогает сохранить и популяризировать культуру. Это был такой двойной вход.
Что вам важно визуализировать сейчас?
Евгений: Сейчас мы пытаемся визуализировать то, о чем много рассказывали в сказках и тойуках. Развиваться дальше орнамента и, скажем, народного искусства. Для долган одного орнамента достаточно, чтобы понять, откуда человек приехал, чем он занимается и каков его социальный статус. К примеру, работа «Когда моя бабушка курит трубку» раскрывает тему рождения костюма, который появляется из окружающей природы: бисер – это ягоды, все предметы и их текстура присутствуют в ней как знаки.
Юля: Мы стремимся сохранить родную культуру через инструменты чужой культуры. Академическое искусство на холсте – это уже другая культура, оно не характерно для северных народов. Но, тем не менее, визуализация нужна всем. Совершенно новые вещи рождаются именно из такого сочетания.
Образ старца множество раз просвечивается в Ваших работах. Собирательный ли для Вас этот образ?
Юля: Это выдуманный нами образ, который всплыл из-под сознания. Мы не можем объяснить, как это произошло. Это действительно заставляет задуматься, мы впервые на это обращаем внимание. Например, картина «Песня рыбака» об отце Жени. Он был очень хорошим охотником, говорил, что нельзя убивать оленей больше, чем тебе нужно, любил много ходить – доходил даже до Северного полюса, работал промысловиком. Эта картина про единение с природой, когда человек возвращается домой с охоты, у него лодка полна добычи, он поет тихо свою песню и при этом остается частью этой природы.
Вы также уделяете бережное внимание к повседневности долган в северных поселках Таймыра. С какими тяготами сталкиваются там коренные народы в настоящее время?
Юля: Повседневность долган иллюстрирует наша любимая серия «Земляки». Мы ее задумали давно, еще когда жили в общежитии. Жизнь наших земляков, людей в поселках, очень интересная, богатая и сложная. Это жизнь мягкой души в суровом климате: они такие нежные, ранимые, потому и испытывают трудности. Они не могут приспособиться к понятиям современного мира, а современный мир все равно входит в их жизнь и требует приспосабливаться к нему и выживать в нем.
Евгений: Поэтому на этом фоне они становятся гротескными, немножко грубоватыми.
Юля: Мы разработали для этой серии такой язык, чтобы показать несоответствие их внутреннего мира с внешним миром, с суровой природой. Они вышли немного квадратные, будто их Пикассо нарисовал. Но ведь они на самом деле себя так чувствуют? Жизнь она проста и сложна одновременно.
Осложнена ли сейчас ситуация с сохранением культуры и традиций на Таймыре?
Евгений: Там все гораздо сложнее, чем в Якутии. В Республике Саха (Якутия) якутский язык является официальным. Национальная культура и традиция тоже имеют государственную поддержку. А Таймыр входит в Красноярский край, там нет государственной поддержки. Все держится на инициативных людях, которых можно посчитать по пальцам. В любом месте все зависит от человека, который что-то пытается вокруг себя сделать.
Юля: Я думаю это результат сталинской политики разделения народов. Когда все это происходило, якуты приходили за долганами уводить их в Республику и, наверное, они были правы. Сейчас на Таймыр много приезжают работать, они привозят свою культуру и относятся к коренным народам с пренебрежительным отношением. Конечно, на этом фоне коренным становится стыдно за себя, и это очень печально на самом деле. Поэтому мы ходим в костюмах, стараемся больше показать, популяризировать, чтобы долганам не было стыдно быть долганами. Каждая выставка на материке, в Красноярске, на Алтае, везде, начинается с того, что мы выходим в костюмах и объясняем, кто такие долганы, где они живут. В Якутске – это было поразительно – такого не было. Мы вышли в костюмах и увидели зрителей, которые также пришли в долганских костюмах. Это было такое космическое
Сайт художников: www.porotunki.ru